Кукла

Герои: Анна, Владимир, Михаил Рейтинг: PG-13 Кукла. Часть 1. Анна. Я не кукла. Владимир ненавидит меня уже давно. Я не могу сказать точно, когда это случилось, когда его пренебрежение превратилось в ненависть. Сперва он считал меня сестрой и играл со мной, гулял, следил, чтобы я не испачкалась и даже заплетал косы. Когда Андрей Долгорукий попытался высмеять его, что он возится с девчонкой, Владимир разбил ему нос. Он всегда был горяч и скор на расправу. Меня он не бил никогда, бывало разозлится, схватит за руку, а потом сам гладит, чтобы поскорее сошли красные следы от пальцев. Поначалу известие о том, что я обычная крепостная, такая же как деревенские, шокировало моего покровителя, он несколько дней прогонял меня от себя, отказывался сидеть со мной за одним столом, но потом смирился и даже повеселел. - Аня, ты знаешь, что ты крепостная? – спросил Владимир утром, едва дождавшись, когда я спущусь в столовую. - Да. – ответила я, мне уже успели растолковать мое положение в доме. - Ты будешь моей куклой. – объявил он. Я недоуменно смотрела на него. - Что молчишь? Ты поняла? – Владимиру не терпелось начать новую игру. - Поняла. – без уверенности кивнула я. Со стороны могло показаться, что наши отношения вернулись в прежнее русло, но только мы знали, что все изменилось бесповоротно. Владимир был теперь для меня не братом, а хозяином. Он еще придирчивее стал следить за моими нарядами, переплетал мне косы по несколько раз на дню, чтобы я была безупречна. Хотя точно так же он заплетал гриву и хвост своему пони. - Ты – моя кукла, а значит должна быть самой красивой. – повторял он. Мое мнение для него совершенно ничего не значило. Иногда он хвалил меня, - У тебя волосы мягкие, как пух, и глаза синие, как небо. Быть куклой поначалу было несложно. Владимир таскал меня за собой, но в игры не принимал, я же фарфоровая, могу разбиться. По лету он усаживал меня непременно в тени, чтобы не напекло голову, а зимой следил, чтобы шубка была застегнута и шарф завязан. Когда барчук был в хорошем расположении духа, он усаживал меня на пони и катал по двору. Мальчику нравилось играть с живой куклой, ведь такой больше ни у кого не было. Когда Владимир уехал в кадетский корпус, мои дни заполнили уроки и музыка, на которые раньше почти не было времени. Мне было уже восемь. Год пролетел почти незаметно, и вот подросший и изменившийся Владимир Корф приехал домой на летние каникулы. Первые дня три он важничал, красуясь в мундире, всем видом давая понять, что он уже взрослый и в куклы не играет. Я была даже рада, за год я отвыкла быть куклой, но моя радость была недолгой. Я сидела за роялем и разучивала новую пьесу, но трудный переход никак мне не давался, пальцы запинались в одном и том же месте. Владимир, посвистывая, с независимым видом пару раз прошел мимо, потом подсел ко мне. - Ты еще не забыла, что ты моя кукла? Я опустила голову. – Нет. - А это что такое? – он вытащил ленту из моих волос и принялся их трепать. Скоро его стараниями волосы превратились в колтун. Я сидела, сжавшись, и хлюпала носом. - Чучело! – засмеялся Владимир. Я не выдержала, заплакала и убежала к себе. Увидев, что он сотворил с моими волосами, я разрыдалась еще пуще. Гребешок никак не мог распутать узелки, больно дергал волосы. Владимир без стука вошел в мою комнату, с насупленным видом отобрал у меня гребень и сунул в руку большое яблоко. - Ничего не умеешь! – буркнул он. В его руках гребешок творил чудеса, волосы легли шелковинка к шелковинке, упав на плечи сияющим золотом. Владимир даже погладил их, но потом быстро заплел в косу. - И нечего реветь. – бросил он и с независимым видом вышел. Больше в то лето он таких пакостей мне не устраивал. Зимние каникулы Владимир обычно проводил в Петербурге, домой приезжал только на лето. Пара дней на Рождество не в счет. С некоторых пор я стала не любить это время года. Владимир изо всех сил старался унизить меня, особенно сразу после приезда, когда дядюшка хвалил мои успехи в языках и музыке, он лишь пренебрежительно морщился. Мои мучения всегда начинались одинаково, Владимир задавал один и то же вопрос. - Ты еще не забыла, что ты моя кукла? Как то я попыталась возразить ему, - А разве офицеры играют в куклы? Он только рассмеялся. – Играют. Этим утром я занималась на веранде, повторяя спряжения французских глаголов. Увидев, чем я занимаюсь, Владимир опрокинул чернильницу на почти законченный урок и зло усмехнулся, ожидая, что я заплачу. Чернила разлились по столу. Я сдержалась, молча встала, спасая платье. - Стоять! Кукла! – я услышала, как он скрипнул зубами. Макнув палец в пролитые чернила, он принялся разрисовывать мне лицо. - Вот так гораздо лучше. – он был доволен своей выдумкой. Владимир и в этот раз добился моих слез. Я не понимала, что ему за радость сначала доводить меня, а потом стараться загладить свою вину, впрочем, не признавая ее. Владимир увел меня к пруду и помогал умываться. Чернила были хорошие, смывались с трудом, но он снова и снова заставлял меня закрыть глаза, намыливал мое лицо и тер, пока все темные следы не исчезли. Правда цветом я стала напоминать малину. Владимиру все равно влетело за разлитые чернила, он со свойственным ему бесстрашием сознался, когда Иван Иванович спросил, кто это сделал. Его на неделю оставили без сладкого, а на мои попытки поделиться с ним, он только презрительно отворачивался. Потом он даже стал помогать мне с уроками, ведь я наотрез отказывалась участвовать в его играх, пока не сделаю задание. А в его затеях я была ему просто необходима, потому что неугомонная Лиза ни за что не соглашалась быть принцессой, которую надо спасти. Зато она охотно изображала дракона, не подпуская принца к замку. Принцем конечно был Владимир, а замком обычно самый высокий дуб, как раз на границе владений Корфов и Долгоруких. Дуб стоял на чудесном пригорке, который уже давно служил местом для игр. Залезть на него труда не составляло, а вот спускаться мне было страшно. Хорошо, что принц всегда спасал меня и спускал на землю чуть не на руках. Когда Владимиру исполнилось шестнадцать, он влюбился. Мне сразу стало легче дышать. Он все лето пропадал у Долгоруких, впервые не беря меня с собой. Я все еще оставалась ребенком, худая, как щепка, а Лиза очень быстро округлилась в нужных местах и выглядела совсем взрослой. По ее словам Владимир был самым лучшим – добрый, внимательный, веселый. Я вздохнула с облегчением, надеясь, что теперь он забудет свою дурацкую игру в куклы. Наивная. Ему никогда не была нужна моя благодарность, кроме тех случаев, когда спасибо было прощением за очередную гадость. Ему обязательно нужно было, чтобы я заплакала, а я из-за непонятного упрямства терпела до последнего, когда это касалось меня. Но у меня было одно слабое место. В конюшне у меня был свой уголок, где я выхаживала всякую живность. Этим летом я подобрала котенка, он был черный-черный, без единого пятнышка, и деревенские дети издевались над ним, считая его бесовским отродьем. Я забрала его у них, откупив конфетами и сладким пирогом. Черныш поначалу пугался моих рук, жалобно мяукал, почти не ел и ходил кровью. «Не жилец» - покачал головой наш конюх Фрол, но я была упрямой. Я по капле вливала в крошечную пасть молоко, баюкала на руках, все свободное время я выхаживала Черныша. Ему только совсем недавно стало лучше, он с любопытством смотрел на травинку, которой я щекотала его мордочку, пытался ловить лапой. Владимир увидел меня за этим занятием, тут же схватил Черныша. «Это кто тут? Развела тоже кошатник!» - он взял котенка за шею. - Не тронь! Отдай! – я бросилась на него, отстаивая любимца. - А если не отдам? Возьму и придушу! – он сжал пальцы чуть сильнее, котенок забарахтался. - Отдай! – я с плачем повисла на его руке. - На, забери своего блохастого! – Владимир сунул Черныша мне в руки и выбежал из конюшни. Я гладила и ласкала ничего не понимающего котенка, но слезы не желали высыхать. Неужели мне нельзя даже такой малости? Владимир, будь его воля, уничтожил бы все, что я люблю. Барчук присел передо мной на корточки и поставил на пол миску со сметаной. - Вот возьми. А то он у тебя слишком тощий. И хватит реветь. – он как всегда говорил с оттенком превосходства. - Не надо.- я отвернулась, закрывая Черныша собой. Владимир встал, потоптался, потом со вздохом сел на сено в двух шагах от меня. - Ничего бы я ему не сделал. – пробурчал он, покусывая травинку. - Я все видела сама. – я почесывала котенка за ушами и не смотрела на юного барона. - Ты принадлежишь мне и этот комок шерсти тоже! – разозлился Владимир. – Что захочу, то и сделаю! Я пустила котенка на пол, встала и подошла к нему. - Не трогай Черныша, я сделаю, что захочешь. - Больно надо! – скривился он, но после этого оставил меня в покое. Даже регулярно стал таскать сливки, частенько получая от Варвары полотенцем. А однажды я видела, как он играет с котенком, лежа на спине. Устроил малыша у себя на животе и гладил его по ушам. «Что, разбаловала тебя Анька?» И смеялся, когда Черныш кусал его за руку. Я не стала заходить. Потом года три у нас было что-то вроде перемирия. Он предпочитал проводить лето с друзьями, а в короткие наезды домой Владимир делал вид, что не замечает меня. Перед отъездом на Кавказ Владимир один единственный раз был добр ко мне. В конце весны я сильно простудилась и к его приезду едва начала вставать, только голова еще часто кружилась. Я вернулась с прогулки и собиралась подняться к себе, но возле лестницы в глазах потемнело. Я схватилась за перила, стараясь дышать глубоко, чтобы отогнать накатившую слабость. Меня вдруг поддержали чьи-то сильные руки, и я обмякла, падая в черноту. Я пришла в себя и удивилась, меня держал на коленях Владимир, встревожено заглядывая мне в лицо. - Анна, что с вами? - Ничего… все хорошо… - мне было неловко чувствовать его заботу. Впрочем, это длилось недолго. Он сразу усадил меня на диван, принес воды и отошел на два шага. - Спасибо. – тихо поблагодарила я. Красивое лицо барона привычно передернулось. Когда он вышел, я тихо вздохнула, все возвращалось на круги своя. До самого отъезда он был со мной презрительно-равнодушен. Все изменилось, когда он вернулся с Кавказа. С тех самых пор в его глазах появилось это странное выражение скрытой ненависти. Мне было очень неуютно под его взглядом, я старалась избегать молодого хозяина, но это оказалось совсем непросто. Он будто специально искал меня по дому, а найдя, давал какое-нибудь совершенно дурацкое поручение. Я даже обрадовалась, когда Владимир уехал в Индию. Два года почти свободы – это было счастьем. Дядюшка обращался со мной как с дочерью, зачем-то утверждал, что я дворянка. В такие моменты я вспоминала наши игры с Владимиром. Иван Иванович тоже играл со мной, считал куклой, красивой фарфоровой безделушкой, которую можно посадить на камин для украшения комнаты. Мне было позволено выражать чувства только на сцене, и я старалась жить хотя бы там. Я сидела, перебирая клавиши рояля, сегодня вечером я буду петь на балу, и через несколько дней дядюшка собирается отвезти меня на прослушивание. Что изменится в моей жизни? Одно я знала точно – сцена – это возможность освободиться от власти Владимира, ускользнуть от его ненависти. Я воображала, что несомненно стану знаменитой актрисой, меня будут обожать и боготворить, и конечно появится тот, кто полюбит меня и я отвечу на его чувство всем сердцем. Может быть, увидев мой успех и счастье, Владимир поймет, что я не кукла? Часть 2. Владимир. Моя кукла. Черт, как больно! Ее голос впивается в сердце острыми шипами, заставляя его истекать кровью, ее глаза заглядывают прямо в душу и лгать им становится все невыносимей. Аня… Моя Аня… Аня появилась в нашем доме, когда я был мальчишкой. Мне сказали, Аня – твоя сестра, и я поверил. Заботиться о ней было одно удовольствие, она была как белый пушистый котенок, на такого посмотришь и улыбаешься неизвестно чему. Они все врали мне! Анна – крепостная. Откровение было внезапным и болезненным, в тот день в мое сердце вонзился первый шип. Я злился на весь мир за обман, на отца, на маму, на Анну. Именно тогда я придумал эту игру и ступил на первую ступеньку лестницы, ведущей в пропасть. - Ты будешь моей куклой! – зло приказал я, не понимая, на что обрекаю себя. Анна перестала видеть во мне друга, больше не висла у меня на шее, не забиралась на колени. Она вся сжималась, когда я прикасался к ней, а меня это злило еще больше. Я придумывал повод, чтобы прикоснуться к ней, погладить волосы, обнять. Но я не собирался показывать ей свою привязанность, еще чего! Я ее хозяин! Кадетский корпус, новый уклад, новые друзья отвлекали меня от мыслей о маленькой белокурой девочке, но не смогли окончательно заслонить ее. Когда я возвращался домой на каникулы, я не знал, как подступиться к изменившейся за год Анне. Дня три я кружил вокруг, замечая изменения, привыкая к ней новой, но по-прежнему милой, а потом шел в атаку. Я был безжалостен, снова и снова доказывая ей свое превосходство, добиваясь ее послушания, пусть даже через страх. Я всеми силами старался не показать, как мне стыдно за свое поведение, и свое раскаяние умело маскировал снисхождением. Я барон, а она крепостная, она не ровня мне! Никогда не будет ровней! Я спускался по лестнице все ниже, но пропасть была бездонной. Когда я увидел ее, играющей с котенком, я взбесился. Она не должна играть без меня! Тогда я еще не знал, что это ревность, хотя мнил себя влюбленным. ЕЕ внимание и ласка, отданные другому, пусть даже котенку, больно царапнули меня по сердцу. Анна была моей. Только моей! Именно это я пытался ей доказать, отбирая у нее питомца. Она заплакала, и я снова почувствовал раскаяние. Уже потом, когда Черныш намного откормился, я признался ему в своих сомнениях. Только он меня и понимал, жаль было расставаться. Анна год от года становилась все более красивой, добавляя ступеньки к моей лестнице и шипы в сердце. Я старательно делал вид, что перестал ее замечать, так мне было легче прятать свои чувства. Я едва себя не выдал, когда Анне стало плохо, и я поддержал ее. Потом мне пришлось поднять ее на руки. Неужели этот дрожащий юнец, со звенящей пустотой в груди, - я? Я, уже давно вкусивший прелести женских ласк, умеющий покорить даже самых неприступных дам, робею перед ней? Перед крепостной? Но что с ней такое? Почему она не приходит в себя? Я держал ее на руках, переживал и в то же время желал, чтобы Анна побыла со мной еще немного. Хоть секунду. Она открыла глаза, и я снова нацепил привычную маску. Потом был Кавказ. Война не сделала меня терпимее и не излечила от любви. Красоты и необычность чужой страны тоже были плохим лекарством. Но теперь я знал, что люблю Анну, только вот признаваться не собирался. Она – моя кукла. И так будет всегда! Часть 3. Владимир, Анна. AU Анна вышла на улицу и улыбнулась яркому и теплому солнышку, послав ее за шампанским, Владимир сам того не зная, оказал ей услугу. Можно немного отдохнуть от рояля, отвлечься от постоянного страха. Девушка быстрым шагом пошла к воротам и влилась в толчею на тротуаре. Здесь она была невидимкой, никто не упрекнет ее низким происхождением, никто не обвинит во лжи. Здесь до нее никому не было дела. Из корзинки цветочницы на мостовую упал цветок, и Анна подбежала поднять. - Вы обронили! – окликнула она цветочницу и замерла, увидев несущийся экипаж. «Беги! В сторону!» - надрывался внутренний голос, но она продолжала стоять, как истукан. Перед самым ударом, Анна успела закрыться рукой, но это ей мало помогло, разгоряченные кони смели хрупкую девушку, словно ее и не было на дороге. Но потом как-то сразу остановились. - О черт! – молодой офицер выпрыгнул из экипажа и склонился над лежащей на мостовой девушкой. Она была сама, как роза, которую все еще сжимала в руке. К облегчению мужчины, она еще дышала. Он бережно поднял ее на руки, золотистая головка безвольно запрокинулась, офицер тревожно посмотрел на слабо бьющуюся жилочку на тонкой шее. - Жива… - пробормотал он, укладывая девушку на сиденье экипажа. - Трогай! И смотри на этот раз! – крикнул молодой человек кучеру. Прошел уже час после того, как он послал Анну в лавку, Владимир начал беспокоиться. «Лавка в двух шагах, где можно пропадать?» - скрипел зубами молодой барон. А ведь он едва не выдал себя сегодня, как же хотелось дотронуться до нежного плеча, но сдерживаться давно стало привычкой. Он дошел до лавки Мозеса, но приказчик не видел Анну. Взволнованный, Владимир пошел к дому, по дороге спрашивая уличных разносчиков, не видели ли они белокурую девушку, но все только плечами пожимали. Чем дальше, тем больше сердце погружалось в ледяную пучину. Ну зачем он вообще придумал это дурацкое поручение? Куда она могла деться? Отчаявшись, он обратился с тем же вопросом к цветочнице, женщина понуро опустила голову. - Видела, соколик. - Что с ней? – по спине пробежал холодок неотвратимой беды. - Офицер ее увез. Сперва лошадьми сбил, а потом увез. - Какой офицер? – перед глазами вставала алая пелена. - Не знаю, соколик. Молодой, красивый. – цветочница пожала плечами, опасливо глядя на молодого человека, светлые глаза которого вмиг стали темнее ночи. Владимир чудом не пошатнулся, не показал накатившую слабость и безразличие к окружающему миру. Анна могла погибнуть, и сейчас она неизвестно где, неизвестно с кем. Его Аня, его куколка. Зачем все, если ее нет рядом? Зачем жить, зная, что никогда больше он не заглянет в милые глаза, и даже мечтать о ней будет бесполезно. Он должен найти этого офицера, должен найти Анну. Он вернулся домой, Мишель обещал заехать, искать вдвоем будет сподручнее. К разочарованию Владимира, вместо друга его ждала записка, что Репнин не сможет составить ему компанию. - Черт бы тебя побрал, Мишель, ты мне сейчас так нужен! – выругался Корф и выбежал из дома. Вскочив в пролетку, он помчался к особняку Репниных. Михаил встретил его грустно-тревожным взглядом. - Что случилось? – Владимир как на стену наткнулся, так было необычно видеть это выражение в глазах весельчака Мишеля. - Понимаешь, Володя, я… я сегодня ехал в экипаже, лошади понесли, и… Договорить князь не успел, Корф схватил его за горло, сверкая глазами. - Где она? Где Анна? - Пусти, задушишь! – прохрипел Михаил, с трудом отрывая руку друга от своей шеи. – Девушка в гостевой комнате, с ней Наташа. Только я не знаю, как ее зовут, она еще не приходила в себя. Владимир отшвырнул Репнина к стене и буквально взлетел по лестнице наверх. Раненым вепрем барон пронесся по коридору до приоткрытой двери, Наташа испуганно повернулась на шум. Таким она никогда еще Владимира не видела, взгляд безумный, дышит тяжело, весь какой-то растрепанный. Похоже, барон даже не заметил княжну, все его внимание было приковано к девушке на кровати. - А-нечка… - протяжно прошептал он, сделав два шага и падая на колени. – Милая моя… хорошая… девочка моя… Наташа испугалась, что Владимир сошел с ума, он прижимался щекой к тонкой руке бесчувственной девушки, целовал, снова прижимался щекой, и, кажется, плакал, шепча что-то совершенно бессвязное. - Владимир… ты ее знаешь? – осторожно поинтересовалась Наташа. Он как очнулся. - Да, знаю. – каким-то скрипучим голосом выговорил Корф, заворачивая девушку в одеяло. – Я ее забираю. - Владимир, доктор сказал, что ее лучше не тревожить. – зачастила княжна. - Дома ей будет лучше. – непререкаемо отрезал Владимир. - Ты поосторожнее, у нее ребра сломаны. – Наташино предупреждение раздалось уже в спину барону, который держал на руках девушку бережно, как хрустальную. Дома он как назло сразу же натолкнулся на отца. Иван Иванович вскипел, увидев воспитанницу на руках сына. - Что ты с ней сделал? – обрушился он на Владимира. - Анну сбил экипаж. – сухо ответил молодой барон и понес девушку в ее комнату. - Как это случилось? Надо доктора вызвать. – засуетился отец. - Лошади понесли, больше я ничего не знаю. – Владимир бережно опустил Анну на кровать, подоткнул подушки. – Пойдемте, отец, мне надо поговорить с вами. Мужчины вышли в гостиную. - О чем ты хотел поговорить? – Иван Иванович напряженно посмотрел на сына. - Я хочу жениться. – твердо заявил тот. - И… кто твоя избранница? – барон с трудом сохранил невозмутимость. - Анна. – так же невозмутимо ответил Владимир. - Мне казалось, ты ее недолюбливаешь. – нахмурился Иван Иванович. - Вам казалось. Я не хотел, чтобы кто-нибудь догадался о моих чувствах. – молодой человек закаменел лицом. - Почему же ты переменил свое мнение? - Сегодня я понял, что могу ее потерять. – глухо ответил Владимир. - Ну… что же… если так… - растерялся отец. – Если Анечка не против… Владимир попытался безмятежно улыбнуться, но получилась кривая ухмылка. – Я поговорю с ней. *** Владимир сел на кровать, рассматривая Анну. На левой стороне личика наливался громадный синяк, грудь стягивала тугая повязка, синяк на левом плече, ладонь ободрана. - Маленькая моя куколка… - он принялся осторожно смазывать ушибы мазью, оставленной доктором. От прикосновения к лицу Анна открыла глаза, испуганно посмотрела на барона. - Что случилось? Я не могу дышать. – голосок был слабым и нетвердым. - Вы не помните? Вас сбил экипаж. – Владимир так же осторожно смазал синяк на плече. - Я п-помню. Но как вы очутились там? – во взгляде девушки так и осталась настороженность. - Меня там и не было. В экипаже, что вас сбил, ехал мой друг Михаил Репнин. Когда я узнал, что вы там, я забрал вас домой. Повернитесь на живот. – он аккуратно помог Анне повернуться и смазал ушибленную лопатку. – Бедная моя девочка… куколка… Владимир погладил девушку по волосам. - Я не кукла! – с неожиданной решимостью выдохнула Анна и тут же застонала от боли в груди. - Анечка, не надо. – барон нежно взял ее за руки. – Ты всегда будешь моей куколкой, моей принцессой, даже когда наши дети вырастут. - О чем вы говорите? Какие дети? Что вы сделали со мной? – она перепугалась еще больше. - Ничего. И не сделаю, пока ты не поправишься. Потом мы поженимся. – Владимир мечтательно улыбнулся и поцеловал тонкое запястье. - Почему это, Владимир Иванович, вы решаете все за меня? – она выдернула руки. - Потому что я не могу тебя потерять. Я люблю тебя, Аня. – он встал на колени возле кровати. – Выходи за меня замуж. - Э-то предложение? Вы делаете мне предложение? – красавица растерянно смотрела на барона. - Да. – он торопливо кивнул. - Но… а как же… но ведь я… - залепетала она. - Т-с-с-с, тише. Скажи только, ты согласна? – он придвинулся поближе. - Я не хочу быть куклой. – Анна наклонила голову. - Почему? - Потому что я живая! – она гневно посмотрела ему в глаза. - Конечно, ты живая, Аня. Просто… ты такая красивая. Я всегда хотел, чтобы ты была только моей, и боялся признаться в этом. – Владимир уперся подбородком в постель. – Прошу тебя, будь моей женой. Он потерся носом о тонкие пальцы девушки. - Это опять игра такая? – Анна закрыла глаза, чтобы не выпустить слезинки. - Нет, это не игра. – он поднял голову. – Аня, я люблю тебя. Я буду говорить тебе это, пока ты не поверишь. - Мне трудно поверить в ваше внезапное чувство ко мне. – она не смотрела на него. - Ну почему же внезапное? Я всегда тебя любил. - Мучить. – закончила она за него. - Мучил потому что любил. Потому, что признаться было выше моих сил. – Владимир вздохнул. – Но сегодня я понял, как пуста и никчемна моя жизнь без тебя. Ты нужна мне, Аня. Ты же любишь меня, зачем скрывать? - С ч-чего вы это взяли? – дыхание на миг прервалось. - Вижу по твоим глазам, ты боишься поверить мне, думаешь, я затеял это для того, чтобы опять унизить тебя. – голос барона был тих и ласков. - Мне… надо подумать… - Анна казалась себе прозрачнее стекла, так легко Владимир читал ее душу. - Хорошо. До выздоровления у тебя куча времени. – поцеловав ей руку, он вышел. Анна хотела вздохнуть, но повязка не дала, кого она обманывает? Ее принц из снов сделал ей предложение, от которого она не сможет отказаться. Ведь сердечко замирает в груди, когда она видит его, когда слышит его голос. Те несколько мгновений на его руках были самыми счастливыми в ее жизни. Если Владимир еще раз попросит ее руки, она скажет «да» и будь, что будет. Уже вечером молодой барон Корф повторил свое предложение и получил вожделенное согласие. Пьяный от счастья, он довольно улыбался и целовал тонкие пальчики красавицы, мечтая о более пылких ласках. Через два месяца Анна и Владимир встали перед алтарем и принесли друг другу клятвы верности и любви.