Молодой человек резво взбежал на знакомое крыльцо, привычно распахнул дверь и обвел взглядом гостиную. Ничего не изменилось, пока его не было. Отец всегда был очень консервативным, даже в мелочах. Все вещи стояли на раз и навсегда отведенных им местах, все так же отсчитывали время громадные напольные часы в библиотеке, когда они били, по всему дому проходила дрожь. Владимир вспомнил, как, будучи маленьким, он каждый раз замирал, прислушиваясь к размеренным ударам, а потом долго рассматривал массивный корпус, пытаясь понять, кто же скрывается внутри.

Он подошел к полуоткрытой двери библиотеки, и радостная улыбка осветила его лицо, – отец был по-прежнему верен себе - сидел в глубоком кресле, курил свою неизменную трубку, что-то читая.

Иван Иванович оторвался от чтения, вынул изо рта трубку и посмотрел на вошедшего поверх очков, тут же отбросил письмо и трубку на стол и порывисто обнял сына.

- Володя!

Владимир, не слишком привыкший к подобной нежности со стороны отца, немного смутился, но ему было очень приятно, что дома его ждала такая теплая встреча.

- А я уж думал, до зимы не приедешь. Ну, садись, рассказывай. Сейчас Варвара нам на стол соберет.

- Папа, да что вы со мной как с маленьким. – Но сам довольно улыбался.

- Вижу, вижу, не усидеть тебе на месте. К Долгоруким, небось, собрался? – старый барон, прищурившись, смотрел на сына.

- Ничего-то от вас, отец, не скроешь. – улыбнулся Владимир.

- Поешь сначала, потом поедешь. Дай я хоть посмотрю на тебя, герой!

Варвара, увидев молодого барина, радостно заохала, собирая на стол.

- Владимир Иванович, вот радость-то! На Кавказе-то сейчас эвон что творится, батюшка ваш переживает очень, а ему доктор не велит волноваться. Надолго ли домой? Ах, ну как вырос-то, соколик. Совсем взрослый уже.

- Варя! – Владимир с улыбкой смотрел на кухарку, которую знал с раннего детства. У нее всегда было ласковое слово для маленького Володи, рано оставшегося без матери, а уж покормить маленького барчука она считала своим святым долгом.

Владимир не удержался, взял горячий пирожок, откусил большой кусок и запил молоком.

- Так как ты никто не готовит.

- Да, вы, барин, кушайте, не разговаривайте. Отощал-то как, али вас совсем в армии не кормят?

Владимир слушал радостную воркотню и чувствовал, что он, наконец, дома.

Позади осталась война, гибель друзей, стоны раненых, яростные крики горцев, блеск кинжалов в лунном свете. До сих пор не понимал, как ему удалось уцелеть в той короткой ночной схватке, когда озверевшие абреки напали на их лагерь. Они бы вырезали их спящими, если бы не собака. Прикормленная солдатами маленькая приблудная собачонка подняла такой лай, что разбудила весь лагерь. Горцы отлично умели воевать тайком, они тихо сняли караульных, и надеялись застать их врасплох. Заряжать пистолеты не было времени и пришлось драться врукопашную. Владимира спасла многолетняя выучка, сабля в одной руке, кинжал в другой, привычным движением блокировать удар, отвести клинок противника и ударить самому – в горло, насмерть. Там было не до сантиментов, не до раздумий, а стоит ли убивать. Нужно было убивать, чтобы выжить самому, потому что даже раненые горцы не сдавались, пытались унести с собой в могилу как можно больше жизней. После того боя Владимир и получил увольнительную, «За проявленный героизм и мужество», как сказал полковник, награждая его.

Владимиру все еще снилась та схватка, все еще не верилось, что он не получил ни царапинки, словно был заговоренным.

Он помотал головой, отгоняя тяжелые воспоминания. Отцу об этом знать совершенно необязательно, тем более доктор велит поберечь сердце.